Швейцер культура и этика анализ. Универсальная этика А. Швейцера. Этика благоговения перед жизнью

И ее судьбе

Анализируя работы авторов, внесших существенный вклад в создание основ современной теоретической культурологии, нельзя пройти мимо идейного наследия, оставленного нобелевским лауреатом, выдающимся гуманистом Альбертом Швейцером (1875-1965), которого называют одной из самых значительных фигур среди европейских интеллектуалов середины XX века, равнозначной по степени своего влияния таким титанам мысли, как Альберт Эйнштейн, Бертран Рассел, Махатма Ганди, Жан Поль Сартр. Великий моралист, врач, ученый-естествоиспытатель, музыкант, политический деятель, много сделавший для превращения движения за мир и всеобщее и полное разоружение во влиятельную политическую силу современности, он сыграл огромную роль в развитии этики и богословия, философии и теории культуры, создав ряд произведений, без которых история европейской общественной мысли нашего времени выглядела бы явно обедненной.

Альберт Швейцер родился в небольшом городке в Верхнем Эльза-се в семье священника местной евангельской общины. Его мать была дочерью пастора. Отличаясь редкой набожностью, она свято соблюдала все религиозные обряды и соответствующего отношения требовала от своих детей, в том числе и от маленького Альберта, который уже в детские годы знал назубок многие протестантские хоралы и порядок службы в храме. Находясь постоянно среди людей глубоко верующих, сверяющих каждый свой шаг с догматами лютеровского учения, Альберт Швейцер не мог не усвоить основные положения протестантской религии, в том числе и пиететное отношение к труду как средству обретения божьей благодати и жизни - священному дару, которым человек не вправе распоряжаться по собственному усмотрению. Пяти лет от роду его отдают в сельскую школу, где он обучается до поступления в гимназию, которую успешно заканчивает в 1893 г.. В этом же году он становится студентом богословского факультета Страсбургского университета, где одновременно посещает лекции по циклу философских дисциплин. Приблизительно тогда же происходит одно знаменательное событие в его жизни - он дает свой первый концерт как органист и заслуживает восторженной оценки со стороны музыкантов-профессионалов. Завершив образование в Страсбурге, Швейцер проходит дополнительный курс философии в Сорбонне и Берлинском университете. Итогом обучения становится блестящая защита диссертации на тему «Философия религии Иммануила Канта», которая приносит Альберту Швейцеру ученую степень доктора философии. Немного погодя следует другая защита, и он становится доктором теологии. Далее - годы преподавательской деятельности в Страсбургском университете и интенсивная научная работа. Из-под пера молодого ученого выходят книги «Тайны мессианизма и страдания. Очерк жизни Иисуса Христа», «Проблема Тайной Вечери на основании научных исследований XIX века и исторических обобщений», ряд научных статей, которые он публикует в ведущих философских журналах Германии. Издает он и несколько книг по органному искусству и теории музыки, в том числе работу «Иоганн - Себастьян Бах - музыкант и поэт», которая приносит ему широкую известность в среде европейских интеллектуалов и приглашение занять пост органиста Баховского общества в Париже, которое он принимает при условии сохранения за собой места доцента экзегетики 152 . Занимаясь преподавательской и концертной деятельностью, Альберт Швейцер одновременно обучается на медицинском факультете, готовясь выполнить ту клятву, которую он дал еще в юношеские годы. В 1913 г. он защищает третью диссертацию на тему «Психиатрическая оценка личности Иисуса Христа» и получает диплом доктора медицины. Этот год становится рубежным в биографии Альберта Швейцера. На доходы от своей научной и концертной деятельности он основывает клинику в Ламбарене (Габон) и уезжает в Центральную Африку в качестве руководителя больницы и практикующего врача. С этого времени лечение больных тропической лихорадкой, сонной болезнью, туберкулезом, алкогольными психозами, брюшным тифом и множеством других известных и неизвестных европейской медицине болезней становится главным делом его жизни.

Первая поездка в Африку растянулась на 4 года. За ней последовали другие. Всего в Ламбарене он пробыл около 30 лет. Только на краткие промежутки времени (буквально на несколько месяцев) он возвращался в Европу, в основном для того, чтобы собрать средства для продолжения деятельности своей клиники, которая постоянно находилась в сложном финансовом положении несмотря на все старания ее создателя и бессменного руководителя. Последняя - четырнадцатая по счету - поездка Альберта Швейцера в Африку состоялась в 1959 г.. К этому времени он был уже лауреатом премии Гете, премии мира немецкой книжной торговли, Нобелевской премии мира, которые он отдал на создание больничного городка в Ламбарене и строительство домов для прокаженных. Умер Альберт Швейцер в 1965 г. в возрасте 90 лет на своем рабочем месте. Он был похоронен недалеко от своего дома в Ламбарене в пальмовой роще, которая была посажена его руками много лет назад. Такова жизнь этого необычного человека, который и сегодня остается для многих образцом учителя, гражданина, подвижника, сумевшего подняться над мелочным эгоистическим расчетом, суетностью желаний и подчинить свое существование великой цели служения людям.

Альбертом Швейцером написано множество работ, однако наибольшую известность ему принесли труды по теории культуры, прежде всего «Культура и этика» , где изложена квинтэссенция взглядов Швейцера на культуру и пути ее развития. Именно на эту работу мы будем ссылаться в дальнейшем, раскрывая комплекс идей, составляющих концепцию культуры немецкого мыслителя.

Если попытаться сформулировать главную идею «Культуры и этики », то она может быть выражена следующим образом: культура западного общества переживает не лучшие времена. Можно смело говорить о том, что из нее исчезло этическое начало и она все больше и больше превращается из мира человека в мир, противостоящий человеку, где деятельность всех субъектов осуществляется на основе не принципов гуманизма, а технической целесообразности и экономической эффективности. Поиск мер, способных приостановить этот процесс прогрессирующей дегуманизации, представляется исключительно важным делом, ибо с этим связаны судьбы миллионов людей и будущее человечества в целом. Именно этой идеей, если судить по автобиографическим работам Швейцера, он руководствовался, создавая свою главную книгу.

Но что же такое культура и каковы причины ее упадка? Культуру немецкий мыслитель понимает как особое сложное и интересное «жизненное явление в развитии человечества», не имеющее аналогов ни в природном, ни в социальном мире. Он определяет ее как

Поясняя свою мысль, он пишет, что этот прогресс проявляется прежде всего в «смягчении как для тех, так и других борьбы за существование» 154 . Другим словами, о культурном состоянии той или иной социальной системы говорит прежде всего наличие условий, способствующих не только нормальной жизни человека, но и благоприятствующих реализации его способностей и задатков. В том случае, если подобные условия отсутствуют, о культуре того или иного общества не может идти и речи.

Сущность культуры, по Швейцеру, двояка, ибо она предполагает господство разума над силами природы и господство разума над человеческими убеждениями. Из этих двух функций культуры Швейцер наиболее важной считает вторую, так как

только господство разума над человеческими убеждениями и помыслами дает гарантию, что люди и целые народы не используют друг против друга силу, которую сделает для них доступной природа, что они не втянутся в борьбу за существование более страшную, нежели та, какую человеку пришлось вести в нецивилизованном состоянии 155 .

Господство же над силами природы, особенно то, которое обеспечивается с помощью машин, зачастую, по мнению Швейцера, стимулирует расширение поля бескультурности, ибо рождает иллюзию всевластия человека и резко снижает нравственную мотивацию его поступков. Влияние экономического фактора на культуру, с его точки зрения, сплошь и рядом проявляется самым негативным образом, поэтому наличие эффективного экономического механизма еще ничего не говорит о культуре общества, которая может находиться на чрезвычайно низком уровне при высоком уровне развития техники и бесперебойно работающей экономике.

Рассматривая проблему существенного и несущественного в культуре, Швейцер приходит к мысли о том, что самым важным является духовный (более узко - моральный), а не материально-технический прогресс. Именно по развитости этического начала следует судить о культуре общества.

В чем же проявляется духовный прогресс , по Швейцеру? С его точки зрения, высот в духовном развитии общество достигает только тогда, когда «индивиды и всевозможные сообщества соизмеряют свои желания с материальным или духовным благом целого» 156 . Если этого нет, то говорить о духовном прогрессе не приходится. Таким образом, показателем духовного прогресса является степень этичности общества. Другими словами, чем больше в своей деятельности люди руководствуются моральными императивами и чем больше совершается действий, исходя из нравственной мотивации, тем более духовно развитой является та или иная система.

Швейцер считает, что материально-технический и духовно-этический прогресс идут отнюдь не параллельно друг другу . Часто наблюдаются ситуации, когда развитие материально-технического базиса явно опережает рост духовности и моральности. Так было в начале XIX в., когда силы этического прогресса иссякли, в то время как достижения в материальной сфере неуклонно нарастали. Бывает и наоборот, когда развитие морали происходит более быстрыми темпами, чем техники и материального базиса. Так было во времена Аристотеля, когда наблюдался застой в естественных науках, но шла интенсивная работа в области этики, о чем свидетельствует появление ряда крупных работ в этой области, в частности аристотелевской «Никомаховой этики», ставшей своеобразным итогом развития этической мысли в ту историческую эпоху.

В наше время векторы материально-технического и нравственного прогресса разошлись окончательно, но тем не менее немногие осознают этот печальный и тревожный факт. Большинство пребывает в святом убеждении, что «культура состоит преимущественно в научно-технических и художественных достижениях и может обойтись без этики или ограничиться ее минимумом» 157 . В подобной установке Швейцер усматривает огромную опасность, ибо, по его представлениям, культура, не облагороженная этикой, оставляет после себя пустыню.

Культура , с точки зрения Швейцера, может твориться только мыслящими и свободными существами.

Мыслящими, потому что лишь человек, способный к рефлексии и интенсивной умственной деятельности, «в состоянии выработать и достойным образом выразить разумные идеалы». Свободными, потому что только люди, действующие в соответствии со своей волей, способны «распространить разумные идеалы на универсум» 158 . Однако сегодня мыслящих и свободных духом людей становится все меньше и меньше. Ремесленники под воздействием машин превращаются в полностью подчиненных воле нанимателя фабричных рабочих. Место независимых предпринимателей все чаще занимают бюрократы и чиновники, действующие в соответствии с предписаниями председателей советов директоров и президентов крупных корпораций. Представители свободных профессий - музыканты, художники, писатели - остаются такими номинально, ибо вынуждены подчиняться вкусам непросвещенной и агрессивной массы, в основном жаждущей только развлечений и не стремящейся к вершинам духа. Даже те, кто обладает собственностью, не являются, с точки зрения Швейцера, свободными в полной мере, ибо в силу нарастающей конкуренции они вынуждены также вести повседневную борьбу за существование. Расширение «поля несвободы» Швейцер связывает не только с экономическими и политическими процессами, протекающими в недрах современного западного общества, но и с фактором интенсивной миграции сельского населения в города. Массы оторванных от земли людей, утративших представление о своей этнической и культурной идентичности, пополняют ряды бесправных маргиналов, которые ни при каких обстоятельствах не могут рассматриваться в качестве свободных людей, ибо лишены собственности, своей культуры и традиций.

Превращению человека в несвободное существо способствует и сложившаяся система общественных, прежде всего экономических, отношений, которая заставляет большинство людей продавать свою рабочую силу по все более низким расценкам, вынуждая их работать все напряженнее для обеспечения достойного уровня жизни. «Ставшая обычной сверхзанятость современного человека во всех слоях общества, - пишет Швейцер, - ведет к умиранию в нем духовного начала» 159 , ибо для работы над собой, для серьезных бесед, чтения книг или знакомства с высочайшими достижениями музыкального и изобразительного искусства у него просто не остается ни времени, ни желания. Для современного сверхзанятого человека потребностью становится абсолютная праздность и приятное времяпрепровождение. «Не познания и развития ищет он, а развлечения - и притом такого, которое требует минимального духовного напряжения» 160 .

Удовлетворению потребностей подобного человека подчинена деятельность всех институтов культуры, видоизменяющихся в соответствии с тем социальным заказом, который диктует духовно обедненный и нравственно ущербный человек. Поэтому нет ничего удивительного в том, что сегодня опера проигрывает в споре оперетте, театр - кабаре, серьезная литература - развлекательной, живопись - фотоискусству, а высокая публицистика - описанию скандалов и дешевых сенсаций в «желтых» газетах. Так ограничение «поля свободы» человека приводит к понижению уровня культуры, к торжеству серости, бездуховности, аморализма.

Фактором, способствующим возрастанию несвободы человека, Швейцер считает и усиливающуюся профессионализацию . С его точки зрения, превращение человека в «частичного работника», способного эффективно трудиться, выполняя одну операцию, неизбежно приводит к снижению трудовой мотивации, лишает труд его воспитательной силы. Современное автоматизированное производство не требует сообразительности и проявления инициативы, т.е. личностных качеств работника, которые не столько способствуют, сколько мешают достижению высшей производительности труда. На взгляд современного предпринимателя человек ценен настолько, насколько он органично дополняет машину, выступая как ее неотъемлемый элемент. В результате превращения в элемент машины творческое и художественное начало в человеке умирает, как и умирает его чувство собственного достоинства, в основе которого лежит прежде всего осознание своей уникальности. Усиление специализации, по мнению Швейцера, самым негативным образом сказывается на уровне нравственного и интеллектуального развития человека XX в., который постепенно теряет способность к целостному, интегральному видению мира и не обладает необходимой широтой взглядов для того, чтобы прогнозировать возможные и далеко не очевидные последствия своих поступков.

Ограниченный в своих проявлениях человек не способен к созданию подлинных культурных ценностей, поэтому нет ничего удивительного в том, что культура западного общества находится в состоянии кризиса, который углубляется год от года. «Мы живем в условиях, характеризующихся упадком культуры» 161 , - пишет Швейцер, и нет никакой надежды на то, что ситуация изменится в лучшую сторону в обозримой перспективе, ибо процесс зашел весьма далеко и потребуется потратить много усилий, чтобы переломить доминирующую сегодня тенденцию. Кризис культуры, разворачивающийся на наших глазах, с точки зрения Швейцера, отнюдь не является случайным. Он назревал на протяжении нескольких столетий и представляет собой логическое следствие, вытекающее прежде всего из нашей неспособности задумываться над судьбами культуры, из нашего неумения проникать в глубь тех процессов, которые происходят в культурной сфере.

На стыке столетий, - пишет Швейцер, - под самыми различными названиями вышел в свет целый ряд сочинений о нашей культуре. Словно по какому-то тайному сговору, авторы их не стремились выяснить состояние нашей духовной жизни, а интересовались исключительно тем, как она складывается исторически. На рельефной карте культуры они зафиксировали действительные и мнимые пути, которые, пересекая горы и долины исторического ландшафта, привели нас из эпохи Ренессанса в XX век... Наученные ими массы испытывали удовлетворение, воспринимая свою культуру как органический продукт столь многих действующих на протяжении столетий духовных и социальных сил. Никто, однако, не удосужился установить компоненты нашей духовной жизни. Никто не проверил, насколько благородны идеи, движущие ею, насколько она способна содействовать подлинному прогрессу 162 .

В результате создалась иллюзия, что в сфере культуры все нормально, что культурный прогресс идет параллельно с научно-техническим и социальным. Вина в том, что подобная иллюзия получила широкое распространение, лежит прежде всего на философии и философах, оказавшихся не способными вскрыть противоречивость культуры, которая изначально несла в себе саморазрушающее начало. Итак, решающим фактором, обусловившим кризис культуры, с точки зрения Швейцера, является несостоятельность философии , которая не справилась с поставленными перед нею задачами и не смогла предупредить человечество о грозящей ему опасности. Особенно большие претензии Швейцер предъявляет философии из-за того, что она не смогла обосновать идеалы рационализма, на которых зиждется европейская культура, и внушить людям, что за эти идеалы необходимо бороться. Философии, с его точки зрения, следовало бы со всей энергией вести дело в этом направлении 163 , однако она самоустранилась от решения данной задачи. В результате европейский рационализм потерпел крах. Крах рационализма, по Швейцеру, был одновременно и крахом оптимистического и этически окрашенного мировоззрения и, более широко, крахом культуры, базирующейся на рационалистических началах.

Другой причиной, обусловившей упадок европейской культуры , Швейцер считает существование экономического и социального неравенства между индивидами, углубление пропасти между богатыми и бедными, между теми, кто находится на вершине социальной пирамиды, и теми, кто располагается на ее низших этажах.

Если бы обстоятельства складывались так, - пишет он, - чтобы умеренное и прочное благосостояние было доступно все более широким массам населения Земли, то культура получила бы от этого гораздо больше преимуществ, чем от всех материальных достижений, столь превозносимых от ее имени 164 .

Человек, не обладающий ничем, кроме своей рабочей силы, не располагающий условиями для реализации заложенных в него природой задатков и способностей, с точки зрения Швейцера, не способен быть активным субъектом культуры, создавать и усваивать культурные ценности.

Третьей причиной, обусловливающей упадок культуры , по мнению Швейцера является «сверхорганизованность наших общественных условий» 165 . Отмечая огромное значение фактора организованности в жизни человеческого общества, Швейцер подчеркивает, что на определенной стадии развития «внешняя организация общества начинает осуществляться за счет духовной жизни» 166 . Регламентация всех сфер человеческой деятельности приводит к тому, что «личности и идеи попадают под власть институтов общества, вместо того чтобы оказывать влияние на них и поддерживать в них живое начало»" 67 . Швейцер обращает внимание на то, что человек, включенный в организацию, неизбежно вынужден подчиняться «правилам игры», которые установлены в ней, и в силу этого не может действовать как свободное существо, совершающее те или иные поступки, исходя из своего собственного волеизъявления. Организация накладывает, с его точки зрения, сетку ограничений и на мыслительную деятельность человека, так как он, если хочет оставаться членом данного сообщества и пользоваться корпоративной поддержкой, должен принимать на веру те идеи и нравственные императивы, которые провозглашаются ее руководителями. Швейцер считает, что сегодня человек с младых ногтей и до глубокой старости находится под воздействием тех или иных политических, религиозных, экономических организаций, которые предпринимают все возможное, чтобы способствовать максимальной сплоченности, и, соответственно, максимальной лояльности своих членов, ибо видят в этом главную предпосылку своего существования и условие, обеспечивающее их влияние на происходящие в обществе процессы.

Вся наша духовная жизнь, - пишет Швейцер, - протекает в рамках организаций. С юных лет современный человек так проникается мыслью о дисциплине, что отрекается от своего существования и способен руководствоваться только интересами своей корпорации. Столкновение между идеями и людьми, составившее в свое время славу XVIII в., ныне уже не имеет места. Тогда благоговения перед групповыми мнениями не признавалось. Судьба любой идеи зависела от восприятия и одобрения ее индивидуальным разумом. Ныне постоянное уважение к господствующим в организованных объединениях воззрениям стало само собой разумеющимся правилом... На эти воззрения наложено табу, они не подлежат не только какой бы то ни было критике, но даже самому невинному обсуждению. Такое поведение, при котором мы отказываем друг другу в праве быть мыслящими существами, эвфемистически именуется уважением к убеждению, будто бы без мышления возможно какое-то настоящее убеждение 168 .

Недостаточное уважение человека к собственному мнению, отсутствие стремления вырабатывать и отстаивать собственные убеждения делают его чрезвычайно податливым внешнему воздействию. В этой податливости, пластичности натуры современного человека, способного доходить до отрицания того, чему он еще недавно поклонялся, Швейцер видит четвертую причину упадка западноевропейской культуры, которая была взращена подвижниками типа Франциска Ассизского и Джордано Бруно, способными не только к декларациям, но и к решительным поступкам. Способность современного человека менять свои взгляды и убеждения, принимать образно говоря, любой духовный облик, подобно тому, как обретает заданную форму кусок глины под руками гончара, ныне рассматривается в качестве достижения, тогда как, считает автор «Культуры и этики», ее необходимо квалифицировать как величайшее несчастье, поскольку предельно толерантный индивид, обладающий исключительными адаптивными возможностями, не способен быть культуросозидающей личностью, ибо последняя возникает только в бореньях, в труде, в результате выявления и реализации индивидуального творческого начала.

Пятой причиной упадка европейской культуры , по мнению Швейцера, является рост национализма, который может быть определен как «неблагородный и доведенный до абсурда патриотизм, находящийся в таком же отношении к здоровому чувству любви к родине, как бредовая идея к нормальному убеждению» 169 . Широкое распространение националистических настроений в настоящее время Швейцер связывает с тем искаженным представлением о роли и значении национального государства, которое произошло в последние десятилетия. Он обращает внимание на то, что если в речах Фихте к немецкой нации национальное государство «подвергается суду нравственного разума и узнает от последнего о необходимости подчиниться ему во всех отношениях» 170 , то сегодня национальное государство рассматривается в качестве высшей ценности, не подлежащей критике. Подобное пие-тетное отношение к национальному государству провоцирует рост национализма, который демонстрируют представители самых различных слоев населения - от аристократической верхушки до городских низов. Особенно опасным, с точки зрения Швейцера, является то, что национальная идея сегодня рассматривается в качестве культурного идеала. Он считает, что недалек тот час, когда она подменит подлинные идеалы культуры. Это, по его мнению, будет момент краха европейской культуры, момент торжества бескультурья и невежества, опирающегося на мощь техники и передовые технологии.

Шестой причиной кризиса культуры является, заключает Швейцер, усиление технократических тенденций в нашем мировосприятии и сознательный отказ от этических критериев оценки достижений экономического и социального прогресса.

В своих рассуждениях о народе, государстве, церкви, обществе и всех прочих явлениях, определяющих наше состояние и состояние человечества, мы исходим из эмпирически данного. Только наличествующие в нем силы и направления принимаются теперь во внимание. Диктуемые логикой и этикой основные истины... мы уже не желаем признавать. Лишь идеи, почерпнутые из опыта, мы считаем применимыми к действительности 171 .

В результате представление об экономической эффективности стало рассматриваться в качестве критерия культурного развития. Это не могло не сказаться на деятельности институтов культуры, которые начали восприниматься с позитивной стороны в той мере, в какой они обеспечивали решение экономических и технических задач.

Наконец, последней, седьмой , причиной упадка культуры Швейцер считает отсутствие у большинства этически окрашенного, цельного мировоззрения, которое способствовало бы проявлению культуротвор-ческих потенций человека. С его точки зрения, то мировоззрение, которое было выработано мыслителями XVIII в. и которое менее чем за век стало мировоззрением миллионов, несло в себе мощный творческий заряд. Благодаря ему были созданы величайшие ценности, навеки вошедшие в культурную сокровищницу человечества, обеспечен взлет литературы, искусства, архитектуры, который наблюдался на протяжении эпохи Просвещения и первой половины XIX в. Сегодня такое мировоззрение отсутствует, поэтому нет ничего удивительного в том, что европейская культура деградирует, уступая поле битвы бескультурью и агрессивному невежеству.

На основе чего же можно судить, что процесс культурной деградации нарастает?

С точки зрения Швейцера, наиболее ярким показателем этого является прежде всего усиливающаяся дегуманизация всей системы общественных отношений, в первую очередь межличностных.

Уже в течение жизни двух поколений обитают среди нас во всей своей отвратительной наготе идеи законченной негуманности, подкрепленной авторитетом логических принципов.

Присущее человеку от природы участливое отношение к ближнему исчезает. На смену ему приходит проявляющаяся в более или менее разнообразных формах абсолютная индифферентность. Всячески подчеркиваемые в отношении незнакомых людей высокомерие и безучастность уже не воспринимаются как проявления внутренней неотесанности и грубости, а квалифицируются как светское поведение 172 .

Антигуманизм является сегодня нормой поведения не только в сфере межличностных отношений, но и в сфере политики. Ни у кого не вызывает негодования сообщение газет о массовой гибели, например, негров, которое классифицируют как падеж, хотя в предыдущие времена сказавший нечто подобное был бы подвергнут остракизму. Антигуманизмом пропитана и сфера образования.

В современном преподавании, - пишет Швейцер, - и в современных школьных учебниках гуманность оттеснена в самый темный угол, как будто перестало быть истиной, что она является самым элементарным и насущным при воспитании человеческой личности, и как будто нет никакой необходимости в том, чтобы вопреки воздействию внешних обстоятельств сохранить ее и для наших поколений 173 .

То же происходит и в области литературы, художественного творчества, где трудно сегодня найти произведение, которое проникнуто духом человечности.

Показателем кризисного состояния культуры, согласно воззрениям Швейцера, является также и утверждение в массовом сознании представления о человеке прежде всего как о Homo faber, обладающем одним достоинством - способностью производить полезные вещи благодаря продаже своей рабочей силы. В большинстве случаев сегодня, подчеркивает Швейцер, к тому или иному конкретному индивиду относятся не как к уникальной личности, а как к носителю общественно значимой функции. Работодателей, да и, впрочем, всех нас, меньше всего интересует, что он представляет в личностном плане, каков его духовный мир, что его тревожит и волнует. Подобная установка, которой руководствуются миллионы, в конечном счете создает атомизиро-ванное общество, не согретое теплотой подлинных человеческих отношений, с повышенным уровнем конфликтогенности и девиантности.

Наконец, об упадке культуры свидетельствует и резкое уменьшение числа мыслящих и подлинно свободных людей, способных принимать ответственные решения, опираясь прежде всего на свои знания и нормы морали. Свобода мышления и действия, как пишет Швейцер, сегодня изъята из употребления и большинство людей руководствуется в своих поступках предписаниями, которые навязываются средствами массовой информации и теми организациями, где они состоят.

Однако Швейцер не только констатирует факт кризиса культуры и описывает его. Он обрисовывает пути выхода из создавшегося положения , предлагая в качестве первой неотложной меры обретение духовной свободы и независимости от тех структур, которые интеллектуально поработили миллионы. Вторым шагом может стать, по его мнению, утверждение этической концепции культуры, которая должна прийти на смену существующей и несущей в себе заряд антигуманизма. Третьим - выработка культуротворческого мировоззрения. «Только при условии постоянного апеллирования к мыслящему мировоззрению могут пробудиться все духовные способности человека» 174 , - пишет Швейцер. Но самое главное - это сохранение «веры в возрождение наших творческих сил» 175 . Если эта вера не исчезнет, то «закат превратится в восход, как только вновь пробудится этическая энергия в нашем образе мыслей и в идеях, с помощью которых мы пытаемся воздействовать на действительность» 176 . Другими словами, Швейцер смотрит на будущее европейской культуры не столь мрачно, чем, например, Шпенглер. Он верит, что час ее возрождения непременно наступит, но его оптимизм окрашен в сумрачные тона, ибо, будучи великим мыслителем, он понимает всю глубину той трагедии, которая разворачивается на наших глазах, и отдает отчет в том, что надежда на быстрое решение проблем, стоящих перед человечеством, весьма призрачна.

Завершая рассмотрение швейцеровской концепции культуры, следует подчеркнуть, что, в отличие от многих своих современников, Швейцер не различает культуру и цивилизацию. С его точки зрения это деление носит надуманный характер, ибо, анализируя мир, созданный человеком, немец говорит о культуре, а француз о цивилизации. Более правильным является констатация существования этической и неэтической культуры как двух разновидностей, находящихся на полюсах ценностной шкалы. Неэтическая культура только номинально может считаться культурой, ибо она антигуманна и развивается не по имманентным ей законам, а в соответствии с установлениями техники, которая навязывает свои алгоритмы, в частности организацию жизнедеятельности на основе принципа рациональности, действующему индивиду.

Такова в общих чертах теория культуры Альберта Швейцера - мыслителя, врача, общественного деятеля. Если бросить на нее ретроспективный взгляд, то нетрудно заметить, что она весьма противоречива. Лежит на ней и отсвет абстрактного гуманизма. Не всегда логика рассуждении Швейцера совпадает с логикой реальной действительности. В ряде случаев он выносит суждения, не опирающиеся на фундаментальное знание проблемы, грешит субъективизмом в оценках. Но тем не менее этический пафос, пламенный протест против «гротескного прогресса», вера в торжество добра и справедливости, оригинальные логические ходы, парадоксальность суждений делают его теорию чрезвычайно привлекательной. С полным основанием ее можно рассматривать как весомый вклад в культурологическую науку нашего времени.

Контрольные вопросы

1. Какие характерные черты отличают «философию жизни» от других философских направлений?

2. Как понимается культура в трудах Ницше?

3. Есть ли основания утверждать, что в оценке культуры Ницше занимает двойственную позицию?

4. Что такое «стадии культурного посвящения» по Ницше?

5. Какой смысл вкладывается Ницше в понятие «культурное государство»?

6. Что, с точки зрения Ницше, свидетельствует о степени культурного развития той или иной нации?

7. Является ли Ницше сторонником идеи культурного прогресса?

8. Как в трудах Ницше трактуется проблема взаимосвязи культуры и цивилизации?

9. Как Ницше оценивает состояние современной культуры?

10. Что такое кризис культуры по Ницше?

11. Как Ницше оценивает перспективы развития «фаустовской» цивилизации?

12. Каковы социально-политические и духовные предпосылки создания главного труда О, Шпенглера?

13. Как можно определить основную идею книги «Закат Европы»?

14. Чем было обусловлено превращение книги «Закат Европы» в бестселлер?

15. Почему книга Шпенглера носит подзаголовок «Очерки морфологи мировой истории»?

16. Как понимает культуру Шпенглер?

17. Что такое «цивилизация» в понимании Шпенглера?

18. Какой смысл вкладывается Шпенглером в понятие «душа культуры»?

19. Каковы признаки кризиса культуры по Шпенглеру?

20. Какова типология культур по Шпенглеру?

21. Как решает Шпенглер проблему культурного прогресса?

22. Что собой представляет метод анализа, который применяет Шпенглер для изучения культуры?

23. Из столкновения каких двух начал, по Шпенглеру, рождается культура?

24. Как соотносятся природа и культура в концепции Шпенглера?

25. Какие идеи были заимствованы другими культурологами у О. Шпенглера?

26. За что критикуют О. Шпенглера представители зарубежной и отечественной культурологической мысли?

27. Какое место занимает Ортега-и-Гассет в ряду европейских мыслителей XX века?

28. Кто оказал влияние на формирование философско-культурологических воззрений Ортеги?

29. Что собой представлял тот идейных контекст, в котором создавались книги «Восстание масс» и «Дегуманизация искусства»?

30. Почему книги Ортеги получили подобные, а не иные названия?

31. Какой смысл вкладывает Ортега в понятие «массы»?

32. Чем Ортега объясняет возникновение «нового искусства»?

33. Как Ортега решает проблему генезиса культуры?

34. Как Ортега понимает роль искусства в жизни общества, какое место оно, с его точки зрения, занимает в системе культуры?

35. Что может служить показателем деградации искусства и культуры, согласно воззрениям Ортеги?

36. Какие характерные черты присущи «массовому человеку» и той культуре, которую он создает?

37. Как оценивает Ортега роль демократических институтов в формировании массовой культуры?

38. Что является признаком декультурации общества с точки зрения Ортеги?

39. Как трактуются причины кризиса европейской культуры в трудах Ортеги?

40. Как оценивает Ортега роль государства в становлении массовой культуры и возникновении массового человека?

41. В чем сходство и различие взглядов М. Вебера и неокантианцев в понимании природы наук о культуре?

42. В чем сложность изучения культуры по мнению М. Вебера?

43. Что такое понимание как методологический принцип и каковы границы его применения по М. Веберу?

ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА

Имя Альберта Швейцера (1875--1965), «доктора из Ламбарене», лауреата Нобелевской премии, известно всему миру.

Издавая в переводе на русский язык книгу А. Швейцера «Культура и этика», мы знакомим советских читателей со Швейцером-философом, с одной из областей его разносторонней деятельности. Книга написана около сорока лет назад и неоднократно переиздавалась.

Перевод сделан с одного из последних прижизненных изданий. Эта работа представляет собой лишь две части из четырех, которые автор предполагал написать, излагая систему своих взглядов.

Швейцер ставит перед собой задачу пробудить в современном ему обществе стремление к созданию философски обоснованного и практически применимого оптимистически-этического мировоззрения, считая основной причиной упадка культуры в западном обществе отсутствие такого мировоззрения. При этом он полагает, что необходимо отказаться от оптимистически-этической интерпретации мира в любой ее форме, что ни миро- и жизнеутверждение, ни этику невозможно обосновать, исходя из познания мира. Он провозглашает независимость жизневоззрения (этики) от мировоззрения, пессимизм познания и оптимизм действия, практики. Оптимизм этот, как полагает Швейцер, коренится в нашей воле к жизни, наиболее непосредственным и наиболее глубоким проявлением которой является благоговение перед жизнью.

Этическое таит в себе высшую правду и высшую целесообразность. Таковы основные вехи мировоззрения Швейцера.

Значительное место в книге уделено истории этических идей и критическому анализу этических систем (со времен Древней Греции до конца XIX века) с точки зрения провозглашенной Швейцером этики активного самосовершенствования и благоговения перед жизнью.

Швейцеру близки по духу поздние стоики, Кант, рационалисты XVIII века, у которых он прослеживает развитие основного принципа нравственного, противопоставляя их взгляды надэтическому мировоззрению Гегеля с его формулой разумности действительного.

Этический пафос пронизывает и протест Швейцера против «гротескного прогресса» современного западного общества, враждебного подлинной «этической культуре», утратившего этические идеалы, завещанные ему Просвещением и рационализмом XVIII века. Критика Швейцера - это критика с позиций абстрактного гуманизма; конкретизацией его взглядов стала его практическая деятельность.

Взгляды Швейцера не получили законченного систематического изложения. Практическое претворение в жизнь своих философских принципов занимало его больше, чем их теоретическое обоснование. Поэтому его мировоззрение, его этику нельзя рассматривать в отрыве от его деятельности.

Внутренняя логика его убеждений (пусть далеко не всегда совпадающая с логикой реальной действительности), страстность его веры в торжество добра и человечности, бескорыстное служение принятым идеалам, обаяние его незаурядной личности - все это внушает глубокое уважение к Альберту Швейцеру.

Вместе с тем нельзя не признать, что автор книги не дает, и по вполне понятным причинам не может дать, точного диагноза недугов западной культуры, не ставит ее деградацию в прямую связь с кризисом устоев буржуазного общества, не видит реальных путей выхода из этого кризиса.

Для нас неприемлема этическая мистика, которую Швейцер провозглашает единственно непосредственным и единственно глубоким мировоззрением, логическим завершением беспредпосылочного рационального мышления, в качестве обновителя которого он стремится выступить. Путь к жизнеутверждению через этическую мистику и религию уводит в сторону от столбовой дороги развития человечества.

Подробный критический анализ взглядов Швейцера дан в предисловии проф. В. А. Карпушина.

ПРЕДИСЛОВИЕ

«Культура и этика» - эта проблема становится в наше время все более актуальной, ибо развитие цивилизации в XX веке уже подошло к такому рубежу, когда лишенная этического начала культура буржуазного общества все более угрожает благополучию и существованию человека на Земле. Необходимо в полной мере оценить ту опасность, которую представляет для будущего человечества так называемая «массовая культура» буржуазного общества, не имеющая прочных нравственных основ, пропитанная идеями насилия, разбоя, культом секса и непрерывно и длительно растлевающая человеческое достоинство многих поколений.

С другой стороны, в нравственном развитии человечества совершается величайшей важности шаг: разуверившееся в капитализме человечество отворачивается от этики индивидуализма, выродившейся в культ эгоизма и стяжательства, и обращает свои взоры к этике коллективизма, рожденной в новое время пролетариатом и развитой социализмом.

В связи с этими процессами, являющимися полярными противоположностями в нравственном развитии человечества, естественно происходит оживление общественного интереса к проблемам этики и культуры.

Общеизвестно, что основоположники марксизма-ленинизма нанесли смертельный удар морализирующей критике капитализма, обнажив всю ее бездейственность, бесперспективность и в теоретическом и в организационно-практическом отношении. Морализирующая критика лишь умножала иллюзии и, подобно религии, сеяла несбыточные надежды на моральные средства «излечения» капитализма от его органических «недугов». Отвержение марксизмом морализирующей критики капитализма породило у многих буржуазных ученых неверное представление о том, что марксизму якобы чужда этика воспитания личности, что он довольствуется учением (и в том числе этическим) о воспитании и организации масс.

Эта устойчивая иллюзия буржуазного сознания достаточно широко распространилась и задела даже самых выдающихся представителей современной буржуазной интеллигенции. Определенную дань ей уплатили Р. Роллан, А. Эйнштейн, Т. Драйзер и др. Не составил исключения и такой выдающийся гуманист нашего времени, как Альберт Швейцер.

Вопреки подобным иллюзиям и ошибкам буржуазного сознания проблемы этики личности, равно как и проблемы этики социальной, представляют большой интерес как для теории марксизма-ленинизма, так и для практической деятельности коммунистов. Это вовсе не означает каких-либо уступок морализирующей критике капитализма. Превратив социализм из утопии в науку, марксизм отбросил морализирующую критику как ненужный и вредный хлам, ибо она мешала пролетариату овладевать действительным идейным оружием революционной борьбы - теорией научного коммунизма. Развитие современного социализма, вплотную поставившего в СССР вопрос о практическом решении проблемы всестороннего развития личности, побуждает к активизации марксистско-ленинских исследований, посвященных этическим проблемам во всем их многообразии, в том числе и этике личности. Марксизм снимает противопоставление этики социальной и этики индивидуальной и открывает путь к решению той невероятно запутанной этической проблемы, перед которой в бессилии остановился Швейцер, заявив, что без мистики переход от этики индивидуальной к этике социальной понять и осуществить невозможно.

Швейцер Альберт

Культура и этика

Альберт Швейцер

Культура и этика

Перевод с немецкого Н. А. ЗАХАРЧЕНКО и Г. В. КОЛШАНСКОГО

ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА

ПРЕДИСЛОВИЕ

Часть первая РАСПАД И ВОЗРОЖДЕНИЕ КУЛЬТУРЫ

I. ВИНА ФИЛОСОФИИ В ЗАКАТЕ КУЛЬТУРЫ

II. ВРАЖДЕБНЫЕ КУЛЬТУРЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА В НАШЕЙ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ И ДУХОВНОЙ ЖИЗНИ

III. ОСНОВНОЙ ЭТИЧЕСКИЙ ХАРАКТЕР КУЛЬТУРЫ

IV. ПУТЬ К ВОЗРОЖДЕНИЮ КУЛЬТУРЫ

V. КУЛЬТУРА И МИРОВОЗЗРЕНИЕ

Часть вторая КУЛЬТУРА И ЭТИКА

I. КРИЗИС КУЛЬТУРЫ И ЕГО ДУХОВНАЯ ПРИЧИНА

II. ПРОБЛЕМА ОПТИМИСТИЧЕСКОГО МИРОВОЗЗРЕНИЯ

III. ЭТИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМА

IV. РЕЛИГИОЗНОЕ И ФИЛОСОФСКОЕ МИРОВОЗЗРЕНИЕ

V. ЭТИКА И КУЛЬТУРА В ГРЕКО-РИМСКОЙ ФИЛОСОФИИ

VI. ОПТИМИСТИЧЕСКОЕ МИРОВОЗЗРЕНИЕ И ЭТИКА В ЭПОХУ РЕНЕССАНСА И ПОСЛЕ ЭПОХИ РЕНЕССАНСА

VII. ОБОСНОВАНИЕ ЭТИКИ В XVII И XVIII СТОЛЕТИЯХ

VIII. ЗАКЛАДЫВАНИЕ ОСНОВ КУЛЬТУРЫ В ВЕК РАЦИОНАЛИЗМА

IX. ОПТИМИСТИЧЕСКИ-ЭТИЧЕСКОЕ МИРОВОЗЗРЕНИЕ КАНТА

X. НАТУРФИЛОСОФИЯ И МИРОВОЗЗРЕНИЕ СПИНОЗЫ И ЛЕЙБНИЦА

XI. ОПТИМИСТИЧЕСКИ-ЭТИЧЕСКОЕ МИРОВОЗЗРЕНИЕ И.-Г. ФИХТЕ

XII. ШИЛЛЕР, ГЁТЕ, ШЛЕЙЕРМАХЕР

XIII. НАДЭТИЧЕСКОЕ ОПТИМИСТИЧЕСКОЕ МИРОВОЗЗРЕНИЕ ГЕГЕЛЯ

XIV. ПОЗДНИЙ УТИЛИТАРИЗМ. БИОЛОГИЧЕСКАЯ И СОЦИОЛОГИЧЕСКАЯ ЭТИКА

XV. ШОПЕНГАУЭР И НИЦШЕ

XVI. ИСХОД БОРЬБЫ ЕВРОПЕЙСКОЙ ФИЛОСОФИИ ЗА МИРОВОЗЗРЕНИЕ

XVII. НОВЫЙ ПУТЬ

XVIII. ОБОСНОВАНИЕ ОПТИМИЗМА ЧЕРЕЗ ПОНЯТИЕ ВОЛИ К ЖИЗНИ

XIX. ПРОБЛЕМА ЭТИКИ В СВЕТЕ ИСТОРИИ ЭТИКИ

XX. ЭТИКА САМООТРЕЧЕНИЯ И ЭТИКА САМОСОВЕРШЕНСТВОВАНИЯ

XXI. ЭТИКА БЛАГОГОВЕНИЯ ПЕРЕД ЖИЗНЬЮ

XXII. КУЛЬТУРОТВОРЯЩАЯ ЭНЕРГИЯ ЭТИКИ БЛАГОГОВЕНИЯ ПЕРЕД ЖИЗНЬЮ

ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА

Имя Альберта Швейцера (1875--1965), "доктора из Ламбарене", лауреата Нобелевской премии, известно всему миру.

Издавая в переводе на русский язык книгу А. Швейцера "Культура и этика", мы знакомим советских читателей со Швейцером-философом, с одной из областей его разносторонней деятельности. Книга написана около сорока лет назад и неоднократно переиздавалась.

Этическое таит в себе высшую правду и высшую целесообразность. Таковы основные вехи мировоззрения Швейцера.

Этический пафос пронизывает и протест Швейцера против "гротескного прогресса" современного западного общества, враждебного подлинной "этической культуре", утратившего этические идеалы, завещанные ему Просвещением и рационализмом XVIII века. Критика Швейцера -- это критика с позиций абстрактного гуманизма; конкретизацией его взглядов стала его практическая деятельность.

ние его незаурядной личности -- все это внушает глубокое уважение к Альберту Швейцеру.

буржуазного общества, не видит реальных путей выхода из этого кризиса.

Подробный критический анализ взглядов Швейцера дан в предисловии проф. В. А. Карпушина.

ПРЕДИСЛОВИЕ

"Культура и этика" -- эта проблема становится в наше время все более актуальной, ибо развитие цивилизации в XX веке уже подошло к такому рубежу, когда лишенная этического начала культура буржуазного общества все более угрожает благополучию и существованию человека на Земле. Необходимо в полной мере оценить ту опасность, которую представляет для будущего человечества так называемая "массовая культура" буржуазного общества, не имеющая прочных нравственных основ, пропитанная идеями насилия, разбоя, культом секса и непрерывно и длительно растлевающая человеческое достоинство многих поколений.

Общеизвестно, что основоположники марксизма-ленинизма нанесли смертельный удар морализирующей критике капитализма, обнажив всю ее бездейственность, бесперспективность и в теоретическом и в организационно-практическом отношении. Морализирующая критика лишь умножала иллюзии и, подобно религии, сеяла несбыточные надежды на моральные средства "излечения" капитализма от его органических "недугов". Отвержение марксизмом морализирующей критики капитализма породило у многих буржуазных ученых неверное представление о том, что марксизму якобы чужда этика воспитания личности, что он довольствуется учением (и в том числе этическим) о воспитании и организации масс.

(* Мы не останавливаемся на биографии А. Швейцера, поскольку она широко освещена в советской литературе. См.: Б. М. Носик, Швейцер, М., изд-во "Молодая гвардия", серия ЖЗЛ, 1971; сборник "Альберт Швейцер--великий гуманист XX века", М., изд-во "Наука", 1970.)

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Новосибирский Государственный Архитектурно-Строительный Университет (Сибстрин)

Реферат по Философии

Швейцер. Культура и этика

Проверил: Боровой Е.М

Выполнила: студентка 100 группы

Ковалёва Д.

Новосибирск 2010 год

Введение

Этико-нормативная программа Альберта Швейцера исходит из предпосылки, что между добродетелью и счастьем не может быть синтеза, гармонии. Конфликт между ними снимается через субординацию. Существует только два варианта такой субординации в зависимости от того, что берётся в качестве главной ценности - добродетель или счастье. Ни один из этих вариантов не удовлетворяет человека, а вместе они не возможны. Человек не может согласиться на то, чтобы жить только для себя. И то и другое противоестественно, учитывая двуединство человека, его промежуточное положение между животным и богом. Вместе с тем человек не может сделать так, чтобы он одновременно жил и для других и для себя. Альберт Швейцер предложил оригинальное решение этой этической головоломки, состоящей в том, чтобы конфликтующие человеческие стремления развести во времени, удовлетворив тем самым властные претензии каждого из них. Если счастье о добродетель никак не хотят уступить первенство друг другу, компромисс может состоять в том, что какое-то время главенствует счастье, а какое-то время - добродетель. И чем лучше человек послужит себе, тем лучше он сможет служить другим людям.

Иное дело - нравственное служение. Оно не так очевидно. Как считал Швейцер, утеря этических ориентиров - основная причина упадка культуры - объясняется их недостаточной укорененностью в мышлении.. мораль должна быть не только горячо принята, но ещё глубоко обоснована. Швейцер искал такую элементарную формулу морали, которая бы не поддавалась софистическим искажениям и которую нельзя было бы нарушать с чистой совестью. Он нашёл её в принципе благоговения перед жизнью. Только признания святости жизни во всех её формах и проявлениях придает нравственную соразмерность человеческой деятельности, гарантирует здоровое развитие культуры и согласную жизнь в обществе - таков основной завет Альберта Швейцера.

Этика - основа культуры

То, что остро почувствовал Швейцер-человек - внутренний надлом европейской культуры, - сосредоточенно исследовал Швейцер-философ. Культура, по его мнению, находится в глубоком кризисе, основные формы проявления которого - господство материального над духовным, общества над индивидом. Материальный прогресс, считает Швейцер, не вдохновляется более идеалами разума, а общество обезличивающим, деморализующим образом подчинило индивида своим целям и институтам.

Культура выражается в материальном и духовном прогрессе (Швейцер не проводит различия между понятиями культуры и цивилизации), росте благосостояния человека и общества, но ни как не сводится к этому. Самое существенное в ней - этическая основа, та высокая человеческая цель, ради которой она и существует. Воля к прогрессу в его универсальном и собственно этическом аспектах производна от мировоззрения, утверждающего мир и жизнь как ценности сами по себе. Кризис культуры в конечном счете обусловлен кризисом мировоззрения.

Европейцам кажется, замечает Швейцер, что стремления к прогрессу является чем-то естественным и само собой разумеющимся. А между тем это не так. До того и для того, чтобы в людях пробудилась жажда деятельности, в них должен сформироваться оптимистический взгляд на мир. Народы, находящиеся на примитивной стадии и не выработавшие цельного мировоззрения, не обнаруживают ясно выраженной воли к прогрессу. Кроме того, существуют мировоззрения, утверждающие отрицательное отношение к миру; так, индийская мысль ориентировала людей на практическую бездеятельность, жизненную пассивность. Пессимизм мышления закрывает путь оптимизму действия. Да и в истории европейской культуры миро - и жизнеутверждающее мировоззрение возникает в новое время, во времена античности и средневековья оно существует в лучшем случае в зачаточном виде. Только Возрождение осуществило окончательный поворот к миро- и жизнеутверждению, и, что особенно важно, оплодотворило его христианской этикой любви, освободившейся от пессимистического мировоззрения. Так возникает идеал преобразования действительности на этических началах. Проснувшийся в людях Нового времени дух преобразования, воля к прогрессу восходят именно к этому миро - и жизнеутверждающему мировоззрения. Только новое отношение к человеку и к миру пробуждает потребность в создании материальной и духовной реальности, отвечающей высокому назначению человека и человечества. Мировоззрение, полагающее, что действительность можно преобразовать в соответствии с идеалами, естественным образом трансформируется в волю к прогрессу. Это и порождает культуру Нового времени.

Однако судьба европейского мышления сложилась трагически. Суть трагедии Швейцер видит в утрате первоначальной связи миро- и жизнеутверждения с этическими идеалами. В результате этого воля к прогрессу ограничилась стремлением лишь к внешним успехам, росту благосостояния, простому накоплению знаний и умений. Культура лишилась своего исконного и самого глубокого предназначения - способствовать духовному и нравственному возвышению человека и человечества. Она потеряла смысл, потеряла ориентир, который позволяет отличать более ценное от менее ценного. Это очень важный момент в философии культуры Швейцера: мировоззрение миро- и жизнеутверждения только тогда становится подлинной культуротворящей силой, когда оно соединено с этикой. Здесь и произошёл разрыв.

Основная причина, как считает Швейцер, состоит в том, что этика миро- и жизнеутверждения не была рационально обосновано.она была порождена мышлением благородным и вдохновенным, но недостаточно глубоким. Внутренняя связь между оптимистическим мировоззрением и этикой была схвачена на уровне ощущения, эмпирических констатаций и желаний, но не была логически доказана. А на всеобщность и устойчивость может претендовать только то, что прочно закреплено в мышлении людей. Поэтому трагический исход культуры был предрешен. Не смотря на все героические попытки философов, прежде всего Гегеля и Канта, этико-гуманистический идеал, сформулированный просветителями Нового времени, не выдержал натиска мышления, критерии которого в XIX веке с развитием науки стали более тонкими, строгими, взыскательными. И вся проблема, чтобы рационально обосновать этический идеал.

Святость жизни

Размышляя над аксиоматическим основанием научного метода, обозначая «фундамент», на котором можно возвести здание мировоззрения, Декарт сформулировал свой знаменитый тезис «Я мыслю, следовательно, я существую». Такое начало, считает Швейцер, обрекает Декарта, на то, чтобы оставаться пленником царства абстракций. Всё, что следует из этого «я мыслю», не выводит человек за пределы самой мысли. Декартово решение проблемы не удовлетворяет Швейцера. Мысль всегда предметна, содержательна, она всегда есть мысль о чем-то. Швейцер пытается выяснить первичную и постоянную определенность мысли, её специфическую объективность, таким элементарным, непосредственным, постоянно пребывающим фактом сознания является воля к жизни. Швейцер формулирует свою аксиому: «Я - жизнь, которая хочет жить, я- жизнь среди жизни, которая хочет жить». Всегда, когда человек думает о себе своём месте в мире, он утверждает себя как волю к жизни среди таких же воль к жизни. В сущности, Швейцер перевернул формулу Декарта, положив о основу самоидентификации человеческого сознания не факт мысли, а факт существования. Его принцип, если пользоваться терминами Декарта, можно было бы выразить так: «Я существую, следовательно, я мыслю». Существование, выраженное в воле к жизни и утверждающее себя положительно как удовольствие и отрицательно как страдание, он рассматривает в качестве последней реальности и действительного предмета мысли. Когда человек мыслит в чистом виде, он находит в себе не мысль, а волю к жизни, выраженную в мысли.

Воля жизни Швейцера в отличие от «я мыслю» Декарта говорит о том, что делать, позволяет - и более того, требует от него выявить отношение к себе и к окружающему миру. Воля к жизни приводит человека в деятельное состояние, вынуждает его тем или иным образом к ней отнестись. Это отношение может быть негативно, с позиции отрицания воли к жизни. И тогда мысль не может состояться, развернуть себя с логической необходимостью, ибо она приходит в противоречие сама с собой.. отрицание воли к жизни, осуществленное и последовательно, не может окончится ничем иным, кроме как её фактическим уничтожением. Самоубийство оказывается той точкой, которая логически завершает предложение, формулирующее отрицание воли к жизни. Начало в этом случае одновременно становится и концом. Отрицание воли к жизни противоестественно и, самое главное, не может быть обосновано в логически последовательном мышлении. Человек действует естественно и истинно только тогда, когда он утверждает волю к жизни. Жизнеспособна только мысль, утверждающая волю к жизни. Человек не просто осознает то, что движет им инстинктивно, неосознанно. Он вместе с тем выявляет особое, сугубо человеческое - благоговейное - отношение к жизни. Адекватное познание воли к жизни есть вместе с тем её углубление и возвышение. Воля к жизни утверждает себя как таковая и становится началом мышления, лишь осознавая свою идентичность во всех своих многообразных проявлениях. В мыслящем человеке воля к жизни приходит в согласие с собой и такое согласие достигается деятельностью, направляемой благоговением перед жизнью. Тогда мыслящий человек становится этической личностью, а утверждение его воли к жизни перерастает в нравственную задачу. «Этика заключается, следовательно, в том, что я испытываю побуждение высказывать равное благоговение перед жизнью как по отношению к моей воле к жизни, так и по отношению к любой другой. В этом и состоит основной принцип нравственного. Добро - то, что служит сохранению и развитию жизни, зло есть то, что уничтожает жизнь или препятствует ей».

Этика Швейцера является универсальной, его понимание гуманизма охватывает также и природу, а этика человеческих взаимоотношений выступает в его рамках лишь особым случаем.

Этика и мистика

Смысл человеческой жизни не может быть выведен из смысла бытия, а этика - из гносеологии.

Этика, считает Швейцер, должна родиться из мистики. При этом мистику он определяет как прорыв земного в неземное, временного в вечное. Мистика бывает наивной и завершенной; наивная мистика достигает приобщения к неземному и вечному путем мистерии, магического акта, завершенная - путем умозрения. Тем самым проблема возможности этики приобретает ещё большую остроту, ибо неземное и вечное не может быть выражено в языке. Язык способен охватить лишь земную и конечную реальность. Эту неразрешимую проблему Альберт Швейцер решил с такой же простотой. Этика возможна не как знание, а как действие, индивидуальный выбор, поведение.

«Истинная этика начинается там, где перестают пользоваться словами». Это высказывание Швейцера нельзя рассматривать только в педагогическом аспекте, как подчеркивание первостепенной роли личного примера в нравственном воспитании. Гораздо более важно его творческое содержание. Поскольку этика есть бытие, данное как воля к жизни, то и разворачиваться она может в бытийной плоскости. Она совпадает с волей к жизни, которая утверждает себя солидарно с любой другой воле к жизни. Этика существует как этическое действие, соединяющее индивида со всеми другими живыми существами и выводящее его в ту область неземного и вечного, которая закрыта для языка и логически упорядоченного знания. «Воля к жизни проявляется во мне как воля к жизни, стремящаяся соединиться с другой волей к жизни. Этот факт - мой свет в темноте. Я свободен от того незнания, в котором пребывает мир. Я избавлен от мира. Благоговение перед жизнью наполнило меня таким беспокойством, которого мри не знает. Я черпаю в нем блаженство, которого мне не может дать мир. И когда в этом ином, чем мир, бытии некто другой и я понимаем друг друга и охотно помогаем друг другу там, где одна воля мучила бы другую, то это означает, что раздвоенность воли к жизни ликвидирована». Только через волю к жизни, через деятельное возвышение и утверждение жизни осуществляется «мистика этического единения с бытием».

Этика, как её понимает Швейцер, и научное знание - разнородные явления: этика есть приобщение к вечному, абсолютному, а научное знание всегда конечно, относительно, этика творит бытие, а научное знание описывает его. Этика умирает в словах, застывая в них, словно магма в горных породах, а научное знание только через язык и рождается. Но из этого было бы неверно делать вывод, будто этика может осуществляться вне мышления. Этика есть особый способ бытия в мире, живое отношение к живой жизни, которое может, однако, обрести бытийную устойчивость только как сознательное, ускоренное в мышлении.

Воля к жизни раздвоена опасным образом. Одна жизни утверждает себя за счёт другой. Поэтому самоутверждение воли к жизни в её стремлении к солидарному слиянию с любой другой волей к жизни не может протекать стихийно. Только в человеке как сознательном существе воля к жизни проистекает из мышления, которое доказывает, что этика содержит свою необходимость в себе и что индивид должен «повиноваться высшему откровению воли к жизни» в себе. И ничему больше. Жизнеутверждающее начало воли к жизни находит своё продолжение и выражение в этическом мышлении. Мышление дает индивиду силу противостоять жизнеотрицанию каждый раз, когда его жизнь сталкивается с другой жизнью. «Сознательное и по свое1ё воле я отдаюсь бытию. Я начинаю служить идеалам, которые пробуждаются во мне, становлюсь силой, подобной той, которая так загадочно действует в природе. Таким путем я придаю внутренний смысл свою существованию». Здесь развивается единственная в своем роде диалектика мистики и рациональности, столь характерная для этического мировоззрения Швейцера. Последовательная рациональность, не находя «вещества» этики в эмпирическом мире, постулирует её мистическую сущность. Мистическая природа этики реализуется в рационально осмысленных и санкционированных разумом действиях человека.

Этика традиционно именуется практической философией. Она рассматривается как основной канал выхода философии в практику. Философские знания о мире оказывают обратное воздействие на него, приобретают практическую действительность в той мере, в какой они трансформируются в идеальные модели и нормы человеческого поведения. Здесь действует цепочка: философия - этические каноны - индивидуальный опыт. В этом смысле этику можно было бы назвать философской практикой. Этика Швейцера выпадает из традиции, не подпадает под привычное понятие практической философии. Она не признает ни каких связей с гносеологией и является непосредственным выражением бытийной силы, которая предстает в индивиде как воля к жизни. Это не отраженное, но заговорившее бытие. Она есть адекватный, усиленный мышлением способ существования бытия, практическое утверждение воли к жизни.

Чистая совесть - изобретения дьявола

Оригинально и поразительно ясно решает Швейцер самый трудный для этики вопрос о путях её соединения с жизнью

Этика конструирует идеальную нравственность по контрасту с реальным миром. Признание несовершенства человеческих нравов является условием, содержанием и оправданием нормативной модели, задающей иную перспективу межчеловеческих отношений. Но чем решительней идеальная мораль порывает с идеальным миром, чем выше она взмывает в поднебесье духа, тем трудней ей пройти обратный путь, спуститься с небес идеальных устремлений на землю практической жизнедеятельности. Человек, желающий быть одновременно моральным и практически деятельным, оказывается зажатым между двумя полюсами: святостью и цинизмом. Чтобы остаться верным идеальным предписаниям морали, он вынужден сторониться активной борьбы, стать отшельником. Если же человек стремиться стать деятельным, добиваться жизненного успеха, то он должен быть готовым преступить моральные заперты, как бесцеремонно преступали их люди, достигавшие вершин земной власти. Реальное поведение реальных людей всегда является компромиссом между тем и другим. челов0435еское благо, складывается из удовольствия и разумения, его можно уподобить напитку, представляющему собой хмельного меда и отрезвляющей воды. Каковы пределы жизненного компромисса: как остаться моральным, не превращаясь в отшельника-святого, и как сохранить социальную активность, не впадая в цинизм?

Альберт Швейцер решает его, отрицая саму идею этического компромисса. Напиток жизни, приготовленный по рецепту доктора Швейцера, отличается тем. Что в нем бодрящая струя чистой воды никогда не смешивается с отравляющей струей хмельного напитка. Этика в ее практическом выражении совпадает у него со следованием основному принципу нравственного, с благоговением перед жизнью. Любое отступление от этого принципа - моральное зло. Этический принцип Швейцера существенного отличается от аналогических принципов или законов, которые формировались в истории этики. Прежде всего он составляет не просто основное, но единственное и исчерпывающее содержание нормативной модели нравственно достойного поведения. Этика Швейцера не содержит системы норм, она предлагает и предписывает единственное правило - благоговейное отношение к жизни всюду и всегда, когда индивид встречается с другими проявлениями воли к жизни. Вместе с тем этический принцип Швейцера является содержательно определенным и, что особенно важно, самоочевидным. Чтобы установить соответствие своих действий данному принципу, индивиду не требуется прибегать к каким-либо дополнительным логическим процедурам. Сделать это для него также просто, как и выяснить, светит ли на небе солнце или нет.

Мыслители древности выдвигали нравственные требования (пифагорейский запрет употребления в пищу бобов или ветхозаветное «не убий»), идентификация которых не представляла никакой трудности. Однако в дальнейшем философы всё более стали склоняться к обобщенным и формализованным принципам, имевшим отчасти головоломный характер. Скажем, установить меру соответствия какого-либо поступка категорическому императиву Канта - дело отнюдь не легкое. Сам Кант прибегал к сложным рассуждениям, чтобы ответить на вопрос: может ли крайне нуждающийся человек брать деньги в долг, обещая вернуть их, хотя хорошо знает, что не в состоянии будет это сделать. Убедительность его рассуждений неоднократно и не без основания становилась под сомнения, в частности Гегелем. К тому же следует учесть, что человек психологически более склонен к моральной софистике, чем к беспристрастному моральному анализу своих поступков. Он склонен выдавать совершаемое им зло за добро. Императив Швейцера блокирует эту хитрость морального сознания. Ведь во внимание принимаются только прямые действия, направленные на утверждение воли к жизни. А здесь при всем желании обмануться достаточно трудно. Срывая цветок, человек совершает зло, спасая раненное животное, творит добро. Это так просто, так элементарно. И эту элементарность, узнаваемость в каждом акте человеческого поведения Швейцер считал важнейшим достоинством открытой им моральной истины. Одно из важнейших условий - не предаваться абстракциям, а оставаться элементарным.

Реальность, в границах которой действует индивид, такова, что созидающая воля к жизни неизбежно оказывается также разрушающей. «Мир представляет собой жестокую драму раздвоения воли к жизни». Одно живое существо утверждает себя в нем за счет другого. Жестокая проза жизни противоречит требованиям нравственного принципа. Этика и необходимость жизни находятся в непримиримом, напряженном противостоянии. Человеку не дано вырваться из этой ситуации раздвоенности. Как же ему вести себя, как относится к этим двум силам, раздирающим его на части? Швейцер отвечает: принять ситуацию такой, какова она есть, иметь мужество и мудрость видеть белое белым, а черное черным и не пытаться смешивать их в серую массу. Человек - не ангел, и, как существо земное, плотское, он не может не наносить вреда другим жизням. Однако человек (именно это делает его поведение этическим, нравственным) может сознательно следовать в своих действиях принципу благоговения перед жизнью, способствуя её утверждению всюду, где это возможно, и сводя к минимуму вред, сопряженной с его существованием и деятельностью.

В мире, где жизнеутверждение неразрывно переплетено с жизнеотрицанием, нравственный человек сознательно, целенаправленно и непоколебимо берет курс на жизнеутверждение. Любое (даже и минимально необходимое) принижение и уничтожение жизни он воспринимает как зло. В этике Швейцера понятие добра и зла чётко отделены друг от друга. Добро есть добро. Его не может быть много или мало. Оно есть или его нет. Точно так же и зло остается злом даже тогда, когда оно абсолютно неизбежно. Поэтому человек обречен жить с нечистой совестью. Швейцер, подобно Канту, придает концептуальный смысл утверждению о том, что чистая совесть - изобретение дьявола.

Мистическая основа этики благоговения перед жизнью и проистекающее из нее абсолютное противопоставление добра и необходимости обусловили самую примечательную и сильную сторону мировоззрения Швейцера - его принципиальную неморалистичность. Этика Швейцера освобождает бытие, практическую деятельность от тирании и моральных норм, от пут жесткой моральной регламентации. Она ограничивается формулированием общей цели деятельности человека, её постоянной сверхзадачи, предлагая в том, что касается конкретных действий, их предметного содержания и организации, руководствоваться сугубо рациональными соображениями, логикой самого дела. Так, отправляясь в путь, мы выясняем, куда и как двигаться, и здесь решающее слово при выборе направления и цели принадлежит этике. Но когда направление пути известно, то здесь значение приобретают прагматические возможности: средства передвижения, состояние дороги, квалификация водителя и т.д.

Этика противоречит целесообразности, и именно это позволяет ей быть наиболее целесообразной; она выше обстоятельств и тем дает возможность в максимальной степени сообразовываться с ними. Этика говорит лишь одно: добро - это сохранение и развитие жизни, зло - уничтожение и принижение её. И всё. А конкретные способы осуществления этого зависят от обстоятельств, умения, силы, воли, практической смекалки и т.п. индивида. И при этом этика ясно сознает, что зло можно уменьшить, но избежать его полностью невозможно. Поэтому она не выдвигает абсолютного запрета на уничтожение и принижения жизни, она только обязывает всегда считать такое уничтожение и принижением злом.

Этика благоговения перед жизнью есть этик личности, она может реализоваться только в индивидуальном выборе. Швейцер считает, что этика перестает быть этикой, как только начинает выступать от имени общества. Выдвигаемые им аргументы достаточно убедительны. Общество не может не относиться к человеку как к средству, не может не рассматривать людей в качестве своих исполнительных органов: оно неизбежно оказывается в ситуации, вынуждающей оплачивать так называемое общее благо ценой счастья отдельных индивидов. Моральные апелляции или регламенты, которыми оперирует общество, по существу, являются хитростью, предназначенной для того, чтобы добиться мытьем того. Чего не удается добиться катаньем, принуждением и законом. Поэтому этика личности должна быть на чеку и испытывать постоянное недоверие к идеалам общества. И уж что ни в коем случае нельзя передоверять обществу, так это роль этического воспитателя. В этической критике общества Швейцер резок и определен: «Гибель культуры происходит в следствии того, что создание этики перепоручается государству».

В принципе Швейцер допускает перспективу превращения общества из естественного образования в этическое. Для этого оно должно приобрести характер нравственной личности. Вообще этика в его понимании - целая звуковая гамма. Она начинает с живых звуков этики личного смирения, переходит в аккорды этики активного личностного самосовершенствования, за ними следуют приглушенные шумы этики общества, и «наконец, звук затухает в законодательных нормах общества, которые уже только условно можно назвать этическими». Однако идея возвышения этики личности до этики общества, идея возможности культурного государства осталась у Швейцера в зачаточном виде. Он не видел путей расширения этики личности до этики общества и в то же время исключал возможность трансформации этики общества в этику личности. В своей концепции он странным образом не придавал сколько-нибудь существенного значения различиям в строении общества, его форм. И это, пожалуй, самый слабый пункт его мировоззрения: в нем гуманность оказалась противопоставленной праву, живое служение людям - профессионально организованной деятельности, индивидуальный выбор - общественному.

Заключение

Путь его этики не совпадает с магистральной дорогой, она намечает боковую тропу. И с этой точки зрения уход Швейцера в африканский лес оборачивается иной символикой - знаком того, что этический выбор можно реализовать лишь вне существующей цивилизации. И хотя сам Швейцер в своей деятельности стремился соединить моральные мотивы с достижениями культуры, цивилизации, признавания, впрочем, необычайную трудность этой задачи, тем не менее его этическое мировоззрение не содержит развернутой концепции такого синтеза. Как бы, однако, ни оценивать философские и жизненные поиски Альберта Швейцера, он, несомненно, был прав в том, что в современном мире нет более важной, витально значимой задачи, чем соединение цивилизации с моралью, культуры с этикой, и что эта задача является испытанием, вызовом не только для человечества в целом, но и для каждого человека в отдельности.

Список литературы

1. Гусейнов А.А. Этика и мораль.

Подобные документы

Развитие взглядов выдающегося гуманиста нашего времени А. Швейцера в русле критики европейской философии второй половины XIX в. за утрату ею культурно-творческих ценностей и ориентиров. Этический элемент в культуре. А. Швейцер о пути возрождения культуры.

контрольная работа , добавлен 25.02.2014

Понятие науки и направления исследования данной категории Аристотелем. Сущность и главные проблемы этики, цели и задачи, роль и значение философа в ее развитии. Нравственность человеческого общества. Значение этических учений для современной этики.

реферат , добавлен 11.04.2015

Общая характеристика атомистской этики, ее основные представители и особенности их учения. Место эпикуреизма в атомистской этике. Формирование христианской философии и христианской этики: их взаимоотношение. Отношение христианской идеологии к эпикуреизму.

реферат , добавлен 11.05.2011

Философская дисциплина, предметом исследования которой являются мораль и нравственность. Этика как предмет философии. Выделение этики как особого аспекта философии. Современное состояние этики. Проблема критериев добра и зла, добродетели и пороков.

реферат , добавлен 24.05.2015

Гносеологическое направление в философии И. Канта. Внутренний нравственный закон как категорический императив. Идея человеческого достоинства как важнейшее понятие кантовской этики. Виды долга: к высшим и низшим существам, человека перед человеком.

реферат , добавлен 05.10.2009

Язык как ключ к пониманию мышления и знания. Единство и многообразие знаков. Понятие метаязыка. Философия культуры и этики (этические добродетели по Аристотелю). Виды эстетических ценностей. Практическое и теоретическое отношение человека к миру.

реферат , добавлен 28.01.2010

Гносеология как выражение сомнения в силе и оправданности философского познания. Характеристика таких этических категорий, как добро, зло, человек. Этика закона, искупления и творчества. Понятие эсхатологической этики. Смерть и бессмертие, ад и рай.

книга , добавлен 18.11.2010

Характерные черты этики стоиков и этики эпикурейцев, у которых в качестве философской основы выступает атомистическое строение мира. Метод познания в философии Нового времени, обоснованный Френсисом Бэконом. Понятие и формы достижения бессмертия человека.

контрольная работа , добавлен 23.12.2011

Краткий очерк жизни, личностного и творческого становления великого философа Древней Греции Эпикура. Сущность теории Эпикура об устройстве мира и смысле жизни, ценности эпикуровской этики. Цель построения государства и политики, по мнению мыслителя.

доклад , добавлен 07.11.2009

Зависимость философских категорий добра и зла от моральных принципов общества. Необходимость помощи бездомным людям и брошенным животным, асоциальным элементам. Формирование этики и морали как порядочного отношения совести к происходящему в государстве.

Швейцер А. Культура и этика

Перевод Н.А.Захарченко и Г.В.Колшанского

Общая редакция и предисловие проф. В.А.Карпушина

Москва: "Прогресс", 1973

Albert Schweitzer. Kultur und Ethik. München, 1960

ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА

ПРЕДИСЛОВИЕ

Часть первая РАСПАД И ВОЗРОЖДЕНИЕ КУЛЬТУРЫ

I. ВИНА ФИЛОСОФИИ В ЗАКАТЕ КУЛЬТУРЫ

II. ВРАЖДЕБНЫЕ КУЛЬТУРЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА В НАШЕЙ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ И ДУХОВНОЙ

III. ОСНОВНОЙ ЭТИЧЕСКИЙ ХАРАКТЕР КУЛЬТУРЫ

IV. ПУТЬ К ВОЗРОЖДЕНИЮ КУЛЬТУРЫ

V. КУЛЬТУРА И МИРОВОЗЗРЕНИЕ

Часть вторая КУЛЬТУРА И ЭТИКА

I. КРИЗИС КУЛЬТУРЫ И ЕГО ДУХОВНАЯ ПРИЧИНА

II. ПРОБЛЕМА ОПТИМИСТИЧЕСКОГО МИРОВОЗЗРЕНИЯ

III. ЭТИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМА

IV. РЕЛИГИОЗНОЕ И ФИЛОСОФСКОЕ МИРОВОЗЗРЕНИЕ

V. ЭТИКА И КУЛЬТУРА В ГРЕКО-РИМСКОЙ ФИЛОСОФИИ

VI. ОПТИМИСТИЧЕСКОЕ МИРОВОЗЗРЕНИЕ И ЭТИКА В ЭПОХУ РЕНЕССАНСА И ПОСЛЕ

ЭПОХИ РЕНЕССАНСА

VII. ОБОСНОВАНИЕ ЭТИКИ В XVII И XVIII СТОЛЕТИЯХ

VIII. ЗАКЛАДЫВАНИЕ ОСНОВ КУЛЬТУРЫ В ВЕК РАЦИОНАЛИЗМА

IX. ОПТИМИСТИЧЕСКИ-ЭТИЧЕСКОЕ МИРОВОЗЗРЕНИЕ КАНТА

X. НАТУРФИЛОСОФИЯ И МИРОВОЗЗРЕНИЕ СПИНОЗЫ И ЛЕЙБНИЦА

XI. ОПТИМИСТИЧЕСКИ-ЭТИЧЕСКОЕ МИРОВОЗЗРЕНИЕ И.-Г. ФИХТЕ

XII. ШИЛЛЕР, ГЁТЕ, ШЛЕЙЕРМАХЕР

XIII. НАДЭТИЧЕСКОЕ ОПТИМИСТИЧЕСКОЕ МИРОВОЗЗРЕНИЕ ГЕГЕЛЯ

XIV. ПОЗДНИЙ УТИЛИТАРИЗМ. БИОЛОГИЧЕСКАЯ И СОЦИОЛОГИЧЕСКАЯ ЭТИКА

XV. ШОПЕНГАУЭР И НИЦШЕ

XVI. ИСХОД БОРЬБЫ ЕВРОПЕЙСКОЙ ФИЛОСОФИИ ЗА МИРОВОЗЗРЕНИЕ

XVII. НОВЫЙ ПУТЬ

XVIII. ОБОСНОВАНИЕ ОПТИМИЗМА ЧЕРЕЗ ПОНЯТИЕ ВОЛИ К ЖИЗНИ

XIX. ПРОБЛЕМА ЭТИКИ В СВЕТЕ ИСТОРИИ ЭТИКИ

XX. ЭТИКА САМООТРЕЧЕНИЯ И ЭТИКА САМОСОВЕРШЕНСТВОВАНИЯ

XXI. ЭТИКА БЛАГОГОВЕНИЯ ПЕРЕД ЖИЗНЬЮ

XXII. КУЛЬТУРОТВОРЯЩАЯ ЭНЕРГИЯ ЭТИКИ БЛАГОГОВЕНИЯ ПЕРЕД ЖИЗНЬЮ

ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА

Имя Альберта Швейцера (1875--1965), "доктора из Ламбарене", лауреата Нобелевской премии, известно всему миру.

Издавая в переводе на русский язык книгу А. Швейцера "Культура и этика", мы знакомим советских читателей со Швейцером - философом, с одной из областей его разносторонней деятельности. Книга написана около сорока лет назад и неоднократно переиздавалась.

Этическое таит в себе высшую правду и высшую целесообразность. Таковы основные вехи мировоззрения Швейцера.

Внутренняя логика его убеждений (пусть далеко не всегда совпадающая с логикой реальной действительности), страстность его веры в торжество добра и человечности, бескорыстное служение принятым идеалам, обая ние его незаурядной личности -- все это внушает глубокое уважение к Альберту Швейцеру.

понятным причинам не может дать, точного диагноза недугов западной культуры, не ставит ее деградацию в прямую связь с кризисом устоев буржуазного общества, не видит реальных путей выхода из этого кризиса.

Подробный критический анализ взглядов Швейцера дан в предисловии проф. В. А. Карпушина.

Гл. XXI.

ЭТИКА БЛАГОГОВЕНИЯ ПЕРЕД ЖИЗНЬЮ

Сложны и трудны пути, на которые должно вновь встать заблудшее этическое мышление. Но его дорога будет легка и проста, если оно не повернет на кажущиеся удобными и короткими пути, а сразу возьмет верное направление. Для этого надо соблюсти три условия: первое – никоим образом не сворачивать на дорогу этической интерпретации мира; второе – не становиться космическим и мистическим, то есть всегда понимать этическое самоотречение как проявление внутренней, духовной связи с миром; третье – не предаваться абстрактному мышлению, а оставаться элементарным, понимающим самоотречение ради мира как самоотречение человеческой жизни ради всего живого бытия, к которому они стоит в определенном отношении.

Этика возникает благодаря тому, что я глубоко осознаю мироутверждение, которое наряду с моим жизнеутверждением естественно заложено в моей воле к жизни, и пытаюсь реализовать его в жизни.

Стать нравственной личностью означает стать истинно мыслящим.

Мышление есть происходящая во мне полемика между желанием и познанием. В своей наивной форме эта полемика проявляется тогда, когда воля требует от познания, чтобы оно представило ей мир в такой форме, которая бы соответствовала импульсам, скрытым в воле, и когда познание пытается удовлетворить это требование. На месте этого диалога, заранее обреченного на безрезультатность, должен прийти другой, истинный, в котором воля требовала бы от познания только того, что оно действительно само может познать.

Если познание будет давать только то, что оно может познать, то воля будет получать всегда одно и то же знание, а именно: во всем и во всех явлениях заложена воля к жизни. Постоянно углубляющемуся и расширяющемуся познанию не останется ничего другого, как вести нас все глубже и дальше в тот загадочный мир, который раскрывается перед нами как всесущая воля к жизни. Прогресс науки состоит только в том, что она все точнее описывает явления, в которых обнаруживается многообразная жизнь, открывает нам жизнь там, где мы ее раньше не подозревали, и дает в руки средство, с помощью которого мы можем так или иначе использовать познанный процесс развития воли к жизни. Но ни одна наука не в состоянии сказать, что такое жизнь.

Для миро- и жизневоззрения результаты познания сказываются в том, что человек не в состоянии уже пребывать в бездумье, ибо познание все больше наполняет его тайной вездесущей воли к жизни. Поэтому различие между ученым и неученым весьма относительно. Неученый, преисполненный при виде цветущего дерева тайной вездесущей воли к жизни, обладает большим знанием, чем ученый, который исследует с помощью микроскопа или физическим и химическим путем тысячи форм проявления воли к жизни, но при всем его знании процесса проявления воли к жизни не испытывает никакого волнения перед тайной вездесущей воли к жизни, напротив, полон тщеславия от того, что точно описал кусочек жизни.

Всякое истинное познание переходит в переживание. Я не познаю сущность явлений, но я постигаю их по аналогии с волей к жизни, заложенной во мне. Таким образом, знание о мире становится моим переживанием мира. Познание, ставшее переживанием, не превращает меня по отношению к миру в чисто познающий субъект, но возбуждает во мне ощущение внутренней связи с ним. Оно наполняет меня чувством благоговения перед таинственной волей к жизни, проявляющейся во всем. Оно заставляет меня мыслить и удивляться и ведет меня к высотам благоговения перед жизнью. Здесь оно отпускает мою руку. Дальше оно может уже меня не сопровождать. Отныне моя воля к жизни сама должна найти свою дорогу в мире.

Познание открывает мне мое отношение к миру не тогда, когда пытается возвестить мне, что означают те или иные проявления жизни в масштабе всего мира. Оно не оставляет меня на поверхности, но ведет в глубины. Оно ставит меня внутренне в отношение к миру и заставляет мою волю переживать все, что ее окружает, как волю к жизни.

Философия Декарта исходит из положения "Я мыслю, следовательно, я существую". Это убогое, произвольно выбранное начало уводит ее безвозвратно на путь абстракции. Его философия не находит контакта с этикой и задерживается в мертвом миро- и жизневоззрении. Истинная философия должна исходить из самого непосредственного и всеобъемлющего факта сознания. Этот факт гласит: "Я есть жизнь, которая хочет жить, я есть жизнь среди жизни, которая хочет жить". Это не выдуманное положение. Ежедневно и ежечасно я сталкиваюсь с ним. В каждое мгновение сознания оно появляется предо мной. Как из непересыхающего родника, из него постоянно бьет живое, охватывающее все факты бытия миро- и жизневоззрение. Из него вырастает мистика этического единения с бытием.

Как в моей воле к жизни заключено страстное стремление продолжать жизнь и после таинственного возвышения воли к жизни, стремление, которое обычно называют желанием, и страх перед уничтожением и таинственным принижением воли к жизни, который обычно называют болью, так эти моменты присущи и воле к жизни, окружающей меня, независимо от того, высказывается ли она или остается немой.

Этика заключается, следовательно, в том, что я испытываю побуждение выказывать равное благоговение перед жизнью как по отношению к моей воле к жизни, так и по отношению к любой другой. В этом и состоит основной принцип нравственного. Добро – то, что служит сохранению и развитию жизни, зло есть то, что уничтожает жизнь или препятствует ей.

Фактически можно все, что считается добрым в обычной нравственной оценке отношения человека к человеку, свести к материальному и духовному сохранению и развитию человеческой жизни и к стремлению придать ей высшую ценность. И наоборот, все, что в отношениях людей между собой считается плохим, можно свести в итоге к материальному и духовному уничтожению или торможению человеческой жизни, а также к отсутствию стремления придать жизни высшую ценность. Отдельные определения добра и зла, часто лежащие в разных плоскостях и как будто бы не связанные между собой, оказываются непосредственными сторонами одного и того же явления, как только они раскрываются в общих определениях добра и зла.

Но единственно возможный основной принцип нравственного означает не только упорядочение и углубление существующих взглядов на добро и зло, но и их расширение. Поистине нравствен человек только тогда, когда он повинуется внутреннему побуждению помогать любой жизни, которой он может помочь, и удерживается от того, чтобы причинить живому какой-либо вред. Он не спрашивает, насколько та или иная жизнь заслуживает его усилий, он не спрашивает также, может ли она и в какой степени ощутить его доброту. Для него священна жизнь, как таковая. Он не сорвет листочка с дерева, не сломает ни одного цветка и не раздавит ни одного насекомого. Когда он летом работает ночью при лампе, то предпочитает закрыть окно и сидеть в духоте, чтобы не увидеть ни одной бабочки, упавшей с обожженными крыльями на его стол.

Если, идя после дождя по улице, он увидит червяка, ползущего по мостовой, то подумает, что червяк погибнет на солнце, если вовремя не доползет до земли, где может спрятаться в щель, и перенесет его в траву. Если он проходит мимо насекомого, упавшего в лужу, то найдет время бросить ему для спасения листок или соломинку.

Он не боится, что будет осмеян за сентиментальность. Такова судьба любой истины, которая всегда является предметом насмешек до того, как ее признают. Когда-то считалось глупостью думать, что цветные люди являются действительно людьми и что с ними следует обращаться, как со всеми людьми. Теперь эта глупость стала истиной. Сегодня кажется не совсем нормальным признавать в качестве требования разумной этики внимательное отношение ко всему живому вплоть до низших форм проявления жизни. Но когда-нибудь будут удивляться, что людям потребовалось так много времени, чтобы признать несовместимым с этикой бессмысленное причинение вреда жизни.

Этика есть безграничная ответственность за все, что живет.

По своей всеобщности определение этики как поведения человека в соответствии с идеей благоговения перед жизнью кажется несколько неполным. Но оно есть единственно совершенное. Сострадание слишком узко, чтобы стать понятием нравственности. К этике относится переживание всех состояний и всех побуждений воли к жизни, ее желаний, ее стремления целиком проявить себя в жизни, ее стремления к самосовершенствованию.

Еще больше означает любовь, потому что она одновременно содержит в себе и сострадание, и радость, и взаимное стремление. Но она раскрывает этическое содержание в некотором равенстве, пусть даже естественном и глубоком. Создаваемую этикой солидарность она ставит в отношение аналогии к тому, что иногда временно допускает природа в физическом отношении между двумя полами или между родителями и их потомством.

Мышление должно стремиться сформулировать сущность этического, как такового. В этом случае оно должно определить этику как самоотречение ради жизни, мотивированное чувством благоговения перед жизнью. Если выражение "благоговение перед жизнью" кажется очень общим и недостаточно жизненным, то тем не менее оно является именно таким, которое передает нечто, присущее человеку, впитавшему в себя эту идею. Сострадание, любовь и вообще все, связанное с высоким энтузиазмом, передано в нем адекватно. С неутомимой жизненной энергией чувство благоговения перед жизнью вырабатывает в человеке определенное умонастроение, пронизывая его и привнося в него беспокойство постоянной ответственности. Подобно винту корабля, врезающемуся в воду, благоговение перед жизнью неудержимо толкает человека вперед.

Этика благоговения перед жизнью, возникшая из внутреннего побуждения, не зависит от того, в какой степени она оформляется в удовлетворительное этическое мировоззрение. Она не обязана давать ответ на вопрос, что означает воздействие нравственных людей на сохранение, развитие и возвышение жизни в общем процессе мировых событий. Ее нельзя сбить с толку тем аргументом, что поддерживаемое ею сохранение и совершенствование жизни ничтожно по своей эффективности по сравнению с колоссальной и постоянной работой сил природы, направленных на уничтожение жизни. Но важно, что этика стремится к такому воздействию, и потому можно оставить в стороне все проблемы эффективности ее действий. Для мира имеет значение тот факт, что в мире в образе ставшего нравственным человека проявляется воля к жизни, преисполненная чувством благоговения перед жизнью и готовностью самоотречения ради жизни.

Универсальная воля к жизни постигает себя в моей воле к жизни иначе, чем в других явлениях мира. В них эта воля обнаруживается в качестве некоторой индивидуализации, которая – насколько я могу заметить со стороны является только "проживанием самой себя", но не стремится к единению с другими волями к жизни. Мир представляет собою жестокую драму раздвоения воли к жизни. Одна жизнь утверждает себя за счет другой, одна разрушает другую. Но одна воля к жизни действует против другой только по внутреннему стремлению, но не по убеждению. Во мне же воля к жизни приобрела знание о другой воле к жизни. В ней воплотилось стремление слиться воедино с самой собой и стать универсальной.

Почему же воля к жизни осознает себя только во мне? Связано ли это с тем, что я приобрел способность мыслить обо всем бытии? Куда ведет меня начавшаяся во мне эволюция?

На эти вопросы ответа нет. Для меня навсегда останется загадкой моя жизнь с чувством благоговения перед жизнью в этом мире, в котором созидающая воля одновременно действует как разрушающая воля, а разрушающая – как созидающая.

Мне не остается ничего другого, кроме как придерживаться того факта, что воля к жизни проявляется во мне как воля к жизни, стремящаяся соединиться с другой волей к жизни. Этот факт – мой свет в темноте. Я свободен от того незнания, в котором пребывает мир. Я избавлен от мира. Благоговение перед жизнью наполнило меня таким беспокойством, которого мир не знает. Я черпаю в нем блаженство, которого мне не может дать мир. И когда в этом ином, чем мир, бытии некто другой и я понимаем друг друга и охотно помогаем друг другу там, где одна воля мучила бы другую, то это означает, что раздвоенность воли к жизни ликвидирована.

Если я спасаю насекомое, то, значит, моя жизнь действует на благо другой жизни, а это и есть снятие раздвоенности жизни. Если где-нибудь и каким-либо образом моя жизнь действует на благо другой, то моя бесконечная воля к жизни переживает единение с бесконечным, в котором всякая жизнь едина. Я испытываю радость, которая сохраняет меня от прозябания в пустыне жизни.

Поэтому я воспринимаю в качестве предначертания моей жизни задачу повиноваться высшему откровению воли к жизни во мне. В качестве цели своих действий я выбираю задачу ликвидировать раздвоенность воли к жизни в той мере, в какой это подвластно влиянию моего бытия. Зная только то, что мне необходимо, я оставляю в стороне все загадки мира и моего бытия.

Стремление ко всякой глубокой религии и предчувствие ее содержатся в этике благоговения перед жизнью. Но эта этика не создает законченного мировоззрения и соглашается с тем, что храм должен остаться недостроенным. Она завершает только клирос. Но именно на клиросе и отправляет набожность свою живую и бесконечную службу Богу...

Свою истинность этика благоговения перед жизнью обнаруживает в том, что она постигает в единстве и взаимосвязанности различные проявления этического. Ни одна этика еще не сумела связать воедино стремление к самосовершенствованию, в котором человек использует свои силы не для воздействия вовне, а для работы над самим собой, и активную этику. Этика благоговения перед жизнью смогла это сделать и причем таким образом, что не просто разрешила школьные вопросы, а значительно углубила понимание этики.

Этика есть благоговение перед волей к жизни во мне и вне меня. Из чувства благоговения перед волей к жизни во мне возникает глубокое жизнеутверждение смирения. Я понимаю мою волю к жизни не только как нечто, осуществляющееся в счастливых событиях, но одновременно переживающее самое себя. Если я не дам уйти этому самопереживанию в бездумность, а удержу его как нечто ценное, то я пойму тайну духовного самоутверждения. Я почувствую незнакомую мне до того свободу от судеб жизни. В те мгновения, когда я мог бы думать, что раздавлен, я чувствую себя вознесенным к невыразимому, неожиданно нахлынувшему на меня счастью свободы от мира и испытываю очищение моего жизневоззрения. Смирение – это холл, через который мы вступаем в этику. Только тот, кто в глубоком самоотречении ради собственной воли к жизни испытывает чувство внутренней свободы от всяких событий, способен отдавать свои силы всегда и до конца ради другой жизни.

Я борюсь в своем благоговении перед моей волей к жизни как за свободу от судеб жизни, так и за свободу от самого себя. Я воспитываю в себе высокое чувство самосохранения не только по отношению к тому, что мне встречается, но и по отношению к той форме, в какой я связан с миром. Из чувства благоговения перед своей жизнью я отдаюсь во власть истины по отношению к себе самому. Если бы я действовал вопреки моим убеждениям, то купил бы дорогой ценой все то, чего я добился. Я испытываю страх перед тем, что из-за неверности по отношению к самому себе могу ранить отравленным копьем мою волю к жизни.

То, что Кант поставил во главу угла этики конфликт истины с самой собой, свидетельствует о глубине его этического чувства. Но то, что он в своих поисках существа нравственного не дошел до идеи благоговения перед жизнью, не дало ему возможности увидеть прямую связь между истинностью по отношению к самому себе и активной этикой.

Фактически же этика истинности по отношению к самому себе незаметно переходит в этику самоотречения ради других. Истинность по отношению ко мне самому принуждает меня к действиям, которые проявляются как самоотречение таким образом, что обычная этика выводит их из идеи самоотречения.

Почему я прощаю что-то человеку? Обычная этика говорит: потому что я чувствую сострадание к нему. Она представляет людей в этом прощении слишком хорошими и разрешает им давать прощение, которое не свободно от унижения другого. Таким путем она превращает прощение в сладкий триумф самоотречения.

Благодаря этой не очень благородной идее устраняется этика благоговения перед жизнью. Для нее всякая осмотрительность и всякое прощение есть действия по принуждению истинности по отношению к самому себе. Я должен безгранично все прощать, так как, если не буду этого делать буду неистинен по отношению к себе и буду поступать так, как будто я не в такой же степени виноват, как и другой по отношению ко мне. Поскольку моя жизнь и так сильно запятнана ложью, я должен прощать ложь, совершенную по отношению ко мне. Так как я сам не люблю, ненавижу, клевещу, проявляю коварство и высокомерие, то должен прощать и проявленные по отношению ко мне нелюбовь, ненависть, клевету, коварство, высокомерие. Я должен прощать тихо и незаметно. Я вообще не прощаю, я вообще не довожу дело до этого. Но это есть не экзальтация, а необходимое расширение и усовершенствование обычной этики.

Борьбу против зла, заложенного в человеке, мы ведем не с помощью суда других, а с помощью собственного суда над собой. Борьба с самим собой и собственная правдивость – вот средства, которыми мы воздействуем на других. Мы их незаметно вовлекаем в борьбу за глубокое духовное самоутверждение, проистекающее из благоговения перед собственной жизнью. Сила не вызывает шума. Она просто действует. Истинная этика начинается там, где перестают пользоваться словами.

Самое истинное в активной этике – если она проявляется и как самоотречение – рождается из принуждения собственной правдивости и только в ней приобретает свою истинную цену. Вся этика иного, чем мир, бытия только тогда течет чистым ручьем, когда она берет свое начало из этого родника. Не из чувства доброты по отношению к другому я кроток, миролюбив, терпелив и приветлив – я таков потому, что в этом поведении обеспечиваю себе глубочайшее самоутверждение. Благоговение перед жизнью, которое я испытываю по отношению к моей собственной жизни, и благоговение перед жизнью, в котором я готов отдавать свои силы ради другой жизни, тесно переплетаются между собой.

Так как обычная этика не обладает основным принципом нравственного, она тотчас же бросается в обсуждение этических конфликтов. Этика благоговения перед жизнью не спешит с этим обсуждением. Она использует время для того, чтобы всесторонне продумать основной принцип нравственного. Уверившись в своей правоте, она затем только судит о конфликтах.

Этика должна полемизировать с тремя противниками: бездумностью, эгоистическим самоутверждением и обществом.

На первого противника она обычно не обращает достаточно внимания, поскольку депо никогда не доходит до открытых конфликтов. Но он наносит ей вред незаметно.

Этика может овладеть большой областью, не натолкнувшись при этом на войска эгоизма. Человек может совершить много добра, не требуя для себя никакой жертвы. И если он должен действительно израсходовать изрядно свои жизненные силы, то эти потери он ощущает не больше, чем потерю одного волоса.

В огромных размерах внутреннее освобождение от мира, верность самому себе, иное, чем мир, бытие, даже самоотречение ради другой жизни есть лишь дело внимания, обращенного на это поведение. Мы многое упускаем, потому что не очень заботимся об этом. Мы недостаточно подчиняемся давлению внутреннего побуждения к этическому бытию. Во многих местах вырывается пар из непрочного котла. Возникшие при этом потери энергии в обычной этике очень велики, так как она не располагает единым основным принципом нравственного, воздействующим на мышление. Она не может закрыть щели котла, она даже и не осматривает его.

Однако благоговение перед жизнью, которое всегда приходит на помощь мышлению, всесторонне и глубоко пронизывает всякое впечатление, размышление и решение человека. Человек не может отбросить это благоговение, так же как не может не окраситься вода, когда в нее попадает капля растворимой краски. Борьба с бездумностью разворачивается и продолжается.

Но как ведет себя этика благоговения перед жизнью в конфликтах, которые возникают между внутренним побуждением к самоотречению и необходимостью самоутверждения?

И я подвержен раздвоению воли к жизни. В тысячах форм моя жизнь вступает в конфликт с другими жизнями. Необходимость уничтожать жизнь или наносить вред ей живет также и во мне. Когда я иду по непроторенной тропе, то мои ноги уничтожают крохотные живые существа, обитающие на этой тропе, или причиняют им боль. Чтобы сохранить свою жизнь, я должен оградить себя от других жизней, которые могут нанести мне вред. Так, я могу преследовать мышь, живущую в моей комнате, могу убить насекомое, гнездящееся в доме, могу уничтожить бактерии, которые подвергают мою жизнь опасности. Я добываю себе пищу путем уничтожения растений и животных. Мое счастье строится на вреде другим людям.

Как же оправдывает этика эту жестокую необходимость, которой я подвержен в результате раздвоения воли к жизни?

Обычная этика ищет компромиссов. Она стремится установить, в какой мере я должен пожертвовать моей жизнью и моим счастьем и сколько я должен оставить себе за счет жизни и счастья других жизней. Таким путем она создает прикладную, относительную этику. То, что в действительности отнюдь не является этическим, а только смесью неэтической необходимости и этики, она выдает за этическое. Тем самым она приводит к чудовищному заблуждению, способствует все большему затемнению понятия этического.

Про устройство и эксплуатацию автомобиля

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Подобные документы

СХОЖИЕ СТАТЬИ